"Твое вечное, знаю, запомнит и наше чуть-чуть..."
(с)Юрий Шевчук
-Привет! - мальчик подошел совсем неслышно, и девочка, подняв глаза, увидела перед собой огромную охапку одуванчиков.
-Привет-привет, это я понимаю для меня? - мальчик заметил отблеск знакомой ехиднинки во взгляде зеленоватых глаз.
-Да, это тебе! - он попытался придать своему голосу твердость, в душе ругая себя, за идиотский поступок.
-Ну-ну, - лениво протянула девочка, - Мерси, вообще-то... А за что это я удостоилась подобной чести, так сказать?
"Только не краснеть!" - мальчик чувствовал, как жаром наливаются уши, а внутри что-то начинает щекотно чесаться. Он резко повернулся и, отбросив букет, пошел прочь...
"Все, какого черта я изображаю из себя клоуна, как первоклассник какой", - зло отдавалось где-то внутри...
"Всё, хватит! Больше никогда..." - чего не будет никогда, он решить не успел. Её рука крепко схватила его за плечо.
-Да подожди ты, кавалер! - девочка чуть запыхалась, но глаза улыбались, по настоящему, а в руке она держала остатки его букета. - Сначала дарит цветы, а потом моим же букетом и кидается - стараясь придать своему голосу укоризну избалованной светской дамы, протянула она, - Разве так поступают настоящие лыцари?
-Я не лыцарь! Просто я думал, что я твой друг! - резко бросил мальчик.
Почему-то сегодня ему было обидно, как никогда. Когда он собирал букет, он представлял, как она обрадуется, ведь она рассказывала ему, что очень любит полевые цветы. Как раз одуванчики. Да и сам он, хотя мальчишкам и не положено думать о таких глупых вещах, как цветы, любил одуванчики. Когда-то девочка сказала ему про одуванчики: "Они похожи на маленькие солнца...", эти слова он хорошо запомнил. И представлял, как скажет ей: "А эти "солнушки" для тебя, Солнушка!". Он слышал, как девочку называл этим именем её отец. С тех пор, про себя, он так и звал её - Солнушка, уж очень шло ей это имя. Но всё получилось не так... Как всегда.
-Не сердись, - уже своим обычным голосом, сказала девочка, - спасибо тебе. Просто мне никогда ещё не дарили цветы. ТАК. И я растерялась...
Злость мальчика как-то сама собой растворилась, но он не знал, как вести себя. "Вот глупо-то как", - думал он.
-Я не сержусь, просто... Я хотел сделать тебе приятное! - выпалил он. И покраснел.
-У тебя получилось, - неожиданно даже для самой себя она тоже залилась краской.
Чтобы сгладить неловкость, она немного насмешливо произнесла:
-Ну что, цветы преподнесены, а чем кавалер желает развлечь даму дальше?
-Кавалер намерен пригласить даму на речку, так как сегодня стоит ужасная жара, и у него плавятся уши, - мальчик изобразил мушкетерский поклон, поприветствовав свою даму, воображаемой шляпой.
Получив в награду книксен, он весело рассмеялся... А следом и она...
Мир горел и пах летом, солнцем, травой и одуванчиками... Впереди были целые каникулы, рядом была она, и больше ничего-ничего не нужно было для радости. Над ними весело неслись облака, и впереди у них была почти вечность - до самого вечера...
Вдруг мальчик заметил, что из её глаз исчезают смешинкины искорки, а взгляд становится тревожным. Резко повернувшись, мальчик увидел долговязую фигуру своего отца, почему-то в парадной форме имперского десантника, с наградами и с пистолетом в кобуре, пристегнутой к ремню. По глазам ударила бледность отца, единственный раз он помнил его таким, когда ушёл из жизни дедушка.
-Что с мамой?! - вскрикнул мальчик.
-С мамой всё в порядке, - голос отца напоминал голос робота Гизмо из дурацкого детского сериала, такой же лишенный выражения металлический хрип - Глеб, мы должны идти.
-Но, папа... - попытался возразить мальчик.
-Глеб, у нас двенадцать часов на сборы, я офицер Империи, и нам не место в этой "стране". Это приказ, приказы не обсуждают, - глаза отца отливали серой сталью.
Глеб понял. Вспомнил разговоры у них дома про независимость региона, про то, что их называют оккупантами, и что скоро им придется уезжать... Про предательство интересов людей... Вспомнил, как впервые увидел у отца пистолет, до этого оружие никогда не хранилось дома... Мама бледнела, когда в новостях по интровидению показывали выступления разных политиков, которые требовали убрать войска Империи и разоружить солдат, ибо те "оккупируют" их Родину. Глеб спрашивал отца, почему они так говорят, ведь и он, и сам отец, и мама тоже родились здесь... В этом регионе Империи. Это же их Родина. Ответ отца прозвучал жестко: "Те, кто никогда не имел Родины, всегда пытаются лишить её других"... Он все понял. Подтянувшись, он сказал:
-Хорошо, папа, мне надо попрощаться с другом, а потом я приду домой.
-У нас уже нет дома, - спокойно сказал отец, - Нам туда, - кивком головы он показал на приземистую бронемашину с оскаленной мордой тигра на броне - эмблемой Императорских Вооруженных Сил.
Глеб только сейчас заметил её. Рядом с ней стояли трое вооруженных десантников - с автоматами на плече и в боевых шлемах. Отец пошел по направлению к ним.
-У тебя пара минут, - не оборачиваясь произнес он.
Глеб повернулся и встретился взглядом с испуганными и непонимающими глазами девочки.
-Видишь, Солнушка, нам надо ехать - сказал он и почувствовал, что ему что-то мешает говорить. Горло стало неожиданно тесным, в носу защекотало горячим...
-Но как же... - из глаз девочки покатилась первая слезинка.
-Ничего - попытался успокоить её мальчик - это ненадолго, мы вернемся. А пока я буду писать тебе письма по I-web, звонить по фону...
-Какие письма! - почти закричала она. - Мне не нужны письма, я хочу, чтобы ты был рядом! Хочу видеть тебя! Хочу находить в своем портфеле твои стихи...
Глеб даже не удивился, он давно догадывался, что она знает. И иногда ему было стыдно за свои дурацкие стихи, которые он писал по ночам (почему-то всегда выходило, именно так), потом переписывал левой рукой и подкидывал девочке то в портфель, то в учебник. Но раньше она ни слова ни говорила про это, будто и в природе не существовало этих бумажек, заполненных столбиками кривовато написанных букв. И вот теперь...
-Не надо, Енька - он подошел совсем близко - ты же видишь, ничего нельзя сделать.
-Совсем ничего? - слезы катились по её лицу, не переставая, и падали на букетик одуванчиков, которые она по прежнему мяла в руках.
-Пока да - он старался говорить мягко, - но ведь мы встретимся, обязательно встретимся. Я обещаю.
Над улицей пронесся плачущий, низкий звук - сирена БТР. Мальчик оглянулся и увидел, что отец машет ему рукой.
-Я даю СЛОВО, что я вернусь, - твердо сказал Глеб, - я всегда держу СЛОВО.
-Когда? - совсем тихо спросила девочка.
-Не знаю, - честно ответил он, - но первой, кого я навещу по возвращении ДОМОЙ, будешь ты, это я тебе тоже обещаю.
Что-то мокрое и соленоё обожгло его губы, а её глаза оказались совсем рядом... Это длилось всего миг, равный, как это часто бывает, бесконечности... Оторвавшись от неё, он не оглядываясь пошел к бронемашине. Девушка глядела ему вслед, сжимая в руках букетик желтых цветов, чуть смоченных соленым дождем из слезинок... Он так и не оглянулся. А вокруг жило лето, и облака всё так же неслись над миром, свободные и одинокие...
...Машина догнала танковую колонну. Танки шли один за другим с равными интервалами. Башенные люки открыты, из них торчат головы командиров машин. В черных, блестящих шлемах они напоминали марсиан из комиксов, которые ему приносил отец. Давно. В той жизни, которой, казалось, и не было никогда. Оскаленные морды тигров, нанесенные на броню, белые кольца на стволах орудий, обозначающие количество сожженных вражеских машин. Много. Очень много. "Мы должны быть беспощадны, чтобы трагедии народов больше не повторилось", - в голову лезли слова Императора из автомобильного приемника, - "Мощь Империи, вернувшейся в исторические границы, возродившейся из пепла, как легендарная птица Феникс...". Птица, уже второй десяток лет, гордо взирающая с рукава его формы, одно изображение которой вызывало ненависть и страх... Он должен был вернуться сюда. И он вернулся.
-Выключи этого болвана! - голос, обращенный к водителю, не содержал ничего, кроме равнодушия и усталости.
Молоденький капрал вздрогнул и поспешно выключил радио. Он вспомнил, как неделю назад точно таким же, ничего не выражающим голосом, отдавался приказ уничтожить население деревни, после того, как там убили вернувшихся переселенцев. Попытавшегося вмешаться представителя гуманитарной организации этот же голос приказал сжечь заживо. Сладковатый запах горелого мяса преследовал водителя с тех пор... Он не думал, что будет так. А теперь, даже наяву он не мог избавиться от видения фигурок, мечущихся по ратушной площади под кинжальным огнем пулеметов... Конечно, кто-то спасся - беглецов никто не преследовал. Ужас, вызванный рассказами о бесчеловечности "Фениксов", должен иметь постоянную подпитку. Он это знал. Как знал он и то, что человек, создавший части "Феникс", человек, чьим именем уже пугали детей, сидит за его спиной.
Они обогнали эту грохочущую, сотрясающую землю стальную стену, вырвалась на свободное шоссе и переехали по мосту через унылую грязную реку с низкими пойменными берегами, заросшими камышом и ивами. БТРы сопровождения, окутанные силовыми щитами, снизили скорость до минимума. Охрана блюла. Перед ним вставали черепичные крыши городка. Городка, где он провел своё детство. Впервые полюбил. Обрел счастье. И умер. Много лет тому назад. А теперь он вернулся. Он узнавал места, но не узнавал город... Как будто смотрел на старую, выцветшую фотографию, ту фотографию, что была с ним все эти годы... Фотография сделанная за неделю до страшной, огненной смерти отца... За неделю, до того как умер мальчишка Глеб Черный, а появился капрал Черный, капрал, которому сам Император вручил Крест Познания...
Единственный из выживших на базе Имперского Десанта,
после того как сторонники независимости устроили там резню, воспользовавшись тем, что десантники не стали стрелять в людей, среди которых были их соседи, друзья, одноклассники... Потом стало уже поздно.
Поблекшие, но по-прежнему улыбающиеся лица подростка-мальчишки в нелепых коротких штанах и рыженькой девочки в зеленом платье на фоне светового фонтана на Ратушной площади... Они держались за руки и весело смотрели вперед - туда, где лежала целая полная счастья жизнь. Они ЗНАЛИ, что эта жизнь принадлежит им. Но это было давно и неправда...
...Глебка глядел сквозь грязноватое окно на пустынную
серую улицу, слушал тиканье старых ещё от бабушки оставшихся напольных часов. Он смотрел на улицу, но видел перед собой разбегающиеся фигуры в черных комбинезонах императорских карателей, которых он, Глебка, косит из автомата десятками... И они падают, разбрызгивая вокруг кровь, и их поганые бронеходы горят, окутанные жирным, черным дымом, неспособные больше никого убить...
"Гады!"- кричал тот воображаемый Глебка, - "Это вам за наших! За всех!! За папку!!!".
И он снова заплакал. Быть совсем мужчиной не получалось. Но ведь так (когда никто не видит) можно? Хотя бы иногда, ведь когда тебе только тринадцать лет, так больно понимать, что папка больше никогда не зайдет в дом. Большой, как медведь, пахнущий машинным маслом и бензином. Не обнимет, не спросит: "Как дела, Великан?"... Вообще, он больше никогда-никогда не увидит его. Отряд ополченцев, в который добровольцем записался отец, был полностью уничтожен императорскими карателями. Об этом рассказал дядя Юрис - он один уцелел из всей добровольческой дружины. Имперцы решили, что он умер, и не добили его, как всех остальных тяжелораненых... Которым все же повезло - их всего лишь застрелили... Глебка тогда подслушивал под дверью. Конечно, подслушивать это не хорошо... Но что ему оставалось делать, если дядя Юрис папин друг, а мама почему-то отослала его из комнаты? Он тоже имел право знать - поэтому он слушал... И слышал, как срывающимся голосом дядя Юрис, рассказывал про имперские танки, которые давили людей... Про старые пушки, которыми вооружили дружинников, оказавшиеся неспособными пробить силовую броню танков... Про то, что тех ополченцев, которые уцелели в бою, сожгли потом из огнеметов. Безоружных, сдавшихся, раненых... И отца... Папку тоже сожгли. Слёзы с новой силой потекли из глаз, и стало казаться, что на улице пошел дождь, всё стало туманным и размытым.
-Глебка, иди ужинать! - мамин голос был обычным, домашним, тёплым, таким как всегда. Как тогда, когда папка был ещё жив, и они всегда ужинали вместе за большим круглым столом. "Лыцари Круглого стола" - так, шутя, называла их мама.
-Иду, мам - Глебка судорожно пытался убрать следы слез со
своего лица, хотя и знал, что мама всё равно заметит и старательно будет делать вид, что ничего не случилось.
Он постарался придать своему лицу радостное выражение и
поплёлся на кухню...
...Глебка опять плакал... Она видела, как сын тоскует по отцу. Но что тут можно сделать? Ей тоже было тоскливо без Влада. Очень. Хотя ведь в их сыне живет частица Влада...
Она смотрела, как он моет посуду, сосредоточено закусив губу. Совсем, как Влад. Глебка очень похож на отца. Такой же серьезный, добрый... Родной. А она даже не смогла заплакать, когда Юрис рассказал, что Влада больше нет. Только стало больно-больно в груди. Как тогда... Когда она узнала, что мальчишка, её первое, ещё детское, смешное увлечение, погиб... А спустя полгода какой-то урод прислал по I-web открытку от его имени: "Енька, я ЖИВ!". И боль снова вернулась, с тех пор она больше не подходила к компу. Никогда. Ей не место там, где водятся уроды, способные так мерзко шутить. А потом она встретила Влада.
И влюбилась... Так, как можно влюбиться только однажды - первый и последний раз в жизни. Но, когда они узнали, что
их первенцем будет мальчик, она решила - назвать его Глебом, как того парнишку, не успевшего пожить. Погибшего тогда давно, в день, когда она стала взрослой.
Тогда он - сейчас Влад... Как же больно. Если бы не Глебка, она бы не стала жить дальше. А так она ещё может даже улыбаться... Неожиданно в дверь загрохотали. Она сказала сыну, дернувшемуся было к двери, чтобы он не отвлекался от такого общественно важного занятия, как мытье посуды, и спокойным шагом пошла открывать.
-Мама, это ОНИ - шепотом сказал Глеб - сейчас же комендантский час, больше некому.
Она поняла, что сын прав, ладони сразу стали влажными, но, усилием воли придав своему голосу спокойствие, ответила:
-Нам нечего бояться, мы у себя дома. Пусть бояться они.
И, подойдя к двери, спросила:
-Кто там? - в голове мелькнула дурацкая мысль, что в ответ раздастся голос мультяшного почтальона-маньяка Клячкина: "Это я, почтальон Клячкин, принес заметку про вашего Тузика". Но из-за двери незнакомый мужской голос спросил:
-Здесь проживает гражданка Империи Еугения Дэззи, в
девичестве Мяус?
-Да. Что вам нужно? - она чувствовала, что её начинает
бить крупная дрожь, но ничего не могла поделать с этим.
-Именем Империи, откройте, - от металла властности в голосе говорившего пробивал озноб...
Не открывать? Но разве это их остановит, раз они ПРИШЛИ... Мысли разбежались, и внутри осталась одна лишь звенящая пустота. Тело будто выйдя из повиновения, казалось, само совершало незамысловатый ритуал отпирания замка.
"Как кролик перед удавом", - промелькнула мысль, и дверь распахнулась.
На пороге стоял незнакомый имперский офицер в ненавистной черной форме с золотой эмблемой, изображающей горящую птицу, на рукаве черного комбинезона. Каратель. За его спиной виднелись солдаты, похожие на инопланетян, в своих круглых шлемах... Ненавистные машины, похожие на гигантских навозных жуков, перегородили улицу.
Она подняла взгляд на лицо офицера, отметив с немного, удивившей её саму злорадностью, что этому гаду, тоже хорошо досталось - не морда, а печеная корка, даже волос нет. Этакий Крег Фюддер из старого ужасника. От этой "веселой" мысли она сразу успокоилась:
-Еугения Дэззи это я! Что вам нужно! - постаравшись, чтобы даже в её голосе чувствовалось отвращение, которое
такие как он, вызывали у всех порядочных людей, произнесла она.
В глаза плеснуло ярко желтым - солнечным... Охапка пахнущих дождем летних цветов оказалась у неё в руках. А голос, как будто, вернувшийся из далекого прошлого прошептал:
-Здравствуй, Солнушка! Помнишь, я давал тебе СЛОВО? Я вернулся ДОМОЙ!
Мир перед её глазами покачнулся, перевернулся и померк...
...Глебка спешил. Он слышал, как маме приказали открыть дверь. Он понял, что это пришли за ними... Сжечь... Как отца. Но он так просто не сдастся - хоть одного, но он прикончит. Всего один раз отец брал его на охоту - Глебке хватило этого навсегда. Подстреленный им заяц кричал, как человек, и столько боли было в этом крике... Больше никогда - решил Глебка, но это же были не беззащитные, несчастные зайцы, это были убийцы, не люди даже... И хоть одного он, Глебка, убьет, обязательно прикончит, чтобы их стало меньше на Планете. Хотя бы одного... Пластиковые цилиндрики патронов наконец-то встали на свои места... Глебка выбежал в холл и увидел, что опоздал. Мама, обмякнув, висела в руках ненавистной фигуры в черном. Глеб вскрикнул и поднял ружьё, прицеливаясь. Человек поднял взгляд... Зеленоватые яростные глаза мальчишки встретили растерянный взгляд серых глаз офицера...
Над городом забушевал дождь - последний дождь ещё одного лета, на ещё одной Планете, ещё одного мира.
![Одуванчик [Lenalla]](/img/m/mjuller_j/wozwrashenie/jokereet.jpg)